Марбелья круглый год

Виктор Черецкий

В последние два года россияне стали значительно меньше приобретать недвижимость в Испании, но российских денег, поступающих в эту страну, стало значительно больше.

Статистика свидетельствует, что за два последних года число российских туристов и отдыхающих в Испании сократилось примерно на две трети. На столько же уменьшилось и число россиян, покупающих испанскую недвижимость. В прошлом году они оформили лишь около трех тысяч сделок купли-продажи. Таким образом, по количеству приобретенных квартир и домов граждане России сдали ведущие позиции, которые занимали в последние 10 лет. По этому показателю они теперь отстают от немцев, французов, бельгийцев, англичан, скандинавов, китайцев и так далее. Зато по такому показателю, как средняя стоимость покупаемой недвижимости, выходцы из России прочно заняли первое место — причем с большим отрывом от других инвесторов. Если среднестатистическая цена жилья, приобретаемого россиянами, составляет сегодня 800 тысяч евро, то немцы, находящиеся на втором месте, покупают жилье за 300 тысяч, а французы всего за 170 тысяч евро.

Притягательный кризис: Обзор рынка недвижимости Испании

Банки наращивают объемы ипотечного кредитования, риэлторы радуются росту числа сделок, собственники потихоньку переписывают цены. Среди русскоязычных покупателей зарубежных домов и квартир именно эта страна стала направлением номер один. Prian.ru представляет краткий обзор рынка жилой недвижимости Испании (отсюда).

История

В 2016 году уже можно с уверенностью сказать, что кризис на рынке недвижимости Испании закончился. Сообщения о том, что в каком-то регионе все еще падают цены или где-то проходит масштабная банковская распродажа объектов, периодически появляются. Но сейчас это, скорее, исключение из правил, нежели типичная ситуация.
Главный, по крайней мере для зарубежных покупателей, результат испанского кризиса 2008-2015 годов – снизившиеся вдвое цены на недвижимость. В начале 2016-го средняя стоимость квадратного метра, по данным Совета нотариусов, составила €1300. Заметьте: это в среднем по стране, в популярных у туристов регионах конечно дороже, но и там появились выгодные по цене предложения.
В традиционно дешевых Торревьехе и Аликанте продают приличные квартиры по цене от €50 000, в дорогих Барселоне и Марбелье – от €150 000. В 2007 году о таких ценах покупатели и мечтать не могли. Для полноты картины стоит отметить: подешевело все-таки не все. В самых престижных регионах, например, Педральбес или Зона Альта в Барселоне, «квадрат» как стоил €6000-7000, так и стоит.

Белоруска в Катаре

Там, за облаками

Договорившись об интервью с «катарской» белоруской, я меньше всего ожидал увидеть девушку в черной закрытой абайе, которая неожиданно заговорит по–русски. Мария Филипенко, увидев удивление на моем лице, лишь посмеется и скажет: нет, я не вышла замуж за катарца, просто не хочу выделяться среди местных. В черное она одевается часто, но далеко не всегда. Правда, и к белорусскому «дресс–коду» не возвращается. В Катаре не допускаются ни вырезы любой глубины, ни оголенные плечи или живот, ни даже шорты, которыми в родном Гомеле девушка уж точно никого бы не удивила. Понятно, что здесь Мария всего лишь иностранка. И соблюдать местные устои совсем не обязана. Но в стране, где чтут нормы шариата, на рожон лучше не лезть. Хватает на улицах и местных почтенных дам, и блюстителей нравственности, которые могут прилюдно сделать замечание за неподобающий внешний вид.

Мы усаживаемся в кресла кафе в одном из торговых центров Дохи, и гомельчанка начинает рассказ о том, как оказалась в «жемчужине Персидского залива». Оказывается, полтора года назад Мария Филипенко получила работу бортпроводника авиакомпании Qatar Airways и переехала из родного Гомеля в Доху. Близкие поддержали, помог опыт долгих заграничных путешествий и работы в США. Но это было не слишком осознанное решение, признается девушка. Просто подвернулась возможность, и упускать ее она не стала. А что я теряла, спрашивает сама у себя гомельчанка? Два высших окончила, с родителями и друзьями попрощалась. Ничего не оставалось, кроме как купить билет и с легким сердцем сесть в самолет до Дохи.

Литовец из Варшавы: не все в Польше дешево

«Я уверен, что большинство людей думают о Польше как о некотором ценовом рае, но большинство эмигрантов продолжают уезжать в Англию (и, поверьте, реальный выход Великобритании из Европейского союза произойдет не сразу), Норвегию, Ирландию и другие цивилизованные страны. Я тоже иммигрант, только я в течение 4-х лет живу в Польше, как и многие из моих друзей и знакомых, мы приехали сюда, чтобы учиться, но остались тут жить», - рассказал DELFI читатель Роберт Борковски.  

Польские продукты питания (стоили 30 евро) 

По его словам, он не является типичным эмигрантом, хотя и часто возвращается домой, чтобы посетить родных и близких. Мужчина, который работает в компании моментальных кредитов, решил рассказать о ценах в соседней стране. «Понятно, что мы, литовцы или поляки Литвы, владея минимум 4 языками (польским, русским, литовским, английским) зарабатываем примерно на 30-50% больше, чем выполняющие ту же самую работу поляки. 

Для сравнения, зарплата в Польше примерно такая же: минимальный размер оплаты труда "на руки" - 311 евро (в Литве - 317 евро). Правда, в крупных городах люди получают гораздо больше. Средняя зарплата в Варшаве «на руки» составляет 880 евро, такую работу со знанием нескольких языков и образованием найти не так уж сложно. Кажется, все очень хорошо, но до тех пор, пока не думаешь о самом главном — расходах», - говорит Борковски.

Роберт Борковски
Он рассказал, что и сам снимает квартиру на окраине Варшавы, это обходится ему в 350 евро ежемесячно (плюс 130 евро за коммунальные расходы). Кроме того, молодой мужчина тратит 10 евро на студенческий проездной, еще столько же стоят расходы на интернет и телефон. «Я согласен, что продукты питания дешевые. То, что вы видите на фотографии, стоило 30 евро. Питание я покупаю только через интернет, просто мне не нравится таскать по 12 литров бутылок и еще мне нравится наблюдать, как курьер, задыхаясь, несет мой заказ», - говорит молодой человек. Однако, по его словам, ночная жизнь в польской столице стоит недешево. «Как раз вчера я был в баре, где темное пиво - портер со вкусом кофе - стоило 24 злотых. Вы в Вильнюсе где-нибудь видели место, где бокал пива стоил бы почти 6 евро?

Я тоже нет, и на самом деле я не покупал бы его, если бы только бармен уже не начал его наливать. Хотя... что тут такого, если я могу заплатить», - рассказывает поляк из Литвы. Он констатирует, что если вечером в Варшаве вы зайдете в какую-нибудь пиццерию или бар с фаст-фудом, то и там потратите не менее 7-8 евро только на закуску. «Поймите, вы платите не за еду, а за услугу побыть и погудеть в большом городе. А в заключение скажу, что следует радоваться, что вы живете в Литве - развлечения здесь намного дешевле, чем в других европейских городах, за эти же деньги вы можете позволить себе больше. А тем, кто зарабатывает мало, у меня только один совет - начните зарабатывать больше», - заключил Роберт Борковски.

  источник

Блины и пельмени покоряют Манхэттен

---

3:10

В Манхэттене множатся точки общественного русского питания (отсюда)

Нью-Йорк можно назвать настоящим раем этнической кухни – жители города говорят на восьмистах языках мира, и представители каждой национальности считают своим долгом познакомить город со своими национальными блюдами. Вот и «русская» кухня продолжает пробираться в Манхэттен.
«Блины и каша – для народа!» Такой лозунг красуется на стене американского кафе в Манхэттене. Российская сеть блинных «Теремок» открыла первый филиал в Нью-Йорке, а к осени откроет еще один. С первого взгляда и не скажешь, что это русская блинная: по обе стороны прилавка – национальное и расовое многообразие Нью-Йорка.
«У нас есть постоянные клиенты, любители русской кухни, которые каждый день приходят и заказывают вареники с клубникой или с вишней или блины со сгущенкой и кедровыми орешками. А еще приходят американцы, которые были в Москве и там ели в “Теремке” -- и теперь очень обрадовались, что “Теремок” есть в Нью-Йорке», – говорит шеф-повар Стивен Меддл.
Сотрудник блинной по имени Эдей вдохновенно готовит фирменное блюдо «Теремка»: «Златовласку», блин со швейцарским сыром, красной рыбой и сметаной. Он не всегда так мастерски владел древним искусством русского блина.

Иммигрант из Узбекистана впервые зарегистрировал в США автомобильный номер UZBEK

В США впервые зарегистрирован автомобильный номер UZBEK. Сообщается, что фото своего автомобиля с новеньким номером в Instagram выложил иммигрант из Ферганы по имени Жахангир.

Стоит отметить, что в США действует закон, который позволяет гражданам записать на номере своего авто любую цифру или даже выражение, естественно, не переходящее определенных границ.

За такой «особенный» номер американцы выкладывают от 10 до 25 долларов. Изготовление такого знака занимает не более трех недель. Заказчик получает номер на свой домашний адрес.

Сладкая Новая Зеландия. Монолог пчеловода об эмиграции

По всему миру живет больше 20 миллионов русских эмигрантов: 8 из 10 на новом месте занимаются совсем не тем, чем планировали перед отъездом. Одним приходится работать официантом или продавцом супермаркета, другим удается преодолеть языковые и социальные барьеры и даже открыть собственное производство. О том, как переехать в другую страну и начать жизнь заново, «Снобу» рассказала иркутский биолог Татьяна Николаева, которая уже 20 лет живет и работает в Новой Зеландии

Александр Косован

«Просто было такое время»

Мы с мужем Николаем познакомились в лаборатории биотехнологий в Иркутске в 1978 году. Несколько месяцев каждый год мы проводили в экспедициях на Байкале, где изучали электрофизиологию рыб. О той жизни остались только положительные воспоминания, ведь у нас была прекрасно оборудованная лаборатория, мы жили у Байкала, красивейшего озера, в хороших домиках в компании молодых ученых со всего Союза. При этом мы делали интересную и важную научную работу: нужно было искать ответы на фундаментальные вопросы физиологии. Думаю, это были лучшие мои годы. Сейчас бывшая наша станция в страшном упадке, почти все закрылось.
С развалом СССР зарплату почти перестали платить. Да, мы получали гранты от Российского фонда фундаментальных исследований, но это были совсем маленькие деньги, их не хватало. Поскольку нам надо было как-то выживать, мы покупали у пчеловодов прополис, перерабатывали его и сдавали в клиники. Заработок небольшой, но нужный. Еще у моего мужа был патент на технологию по сбору пчелиного яда. Мы надеялись, что это можно использовать: найти инвесторов, открыть свое дело. Но вкладывать деньги в науку никто не собирался.
В то время многие читали «Иностранца» — большую газету о людях, которые уехали из страны и чего-то достигли, и я подумала, что было бы хорошо поехать куда-нибудь на заработки, просто временно поработать.
У моей сестры было сильное недоумение по поводу этой идеи, она не понимала, как это мы собираемся на авось отправиться на другой конец света. Возможно, для нее это было предательством, ведь она считала, что где родился, там и пригодился. Идея с переездом вызревала года два. К моменту переезда у нас был 11-летний сын Коля.
Я бы не хотела, чтобы возникло ощущение, что мы обижены на Россию. Просто было такое время, когда никто никого не мог защитить.

«Зачем вы меня эвакуировали?»

Поначалу мы хотели поехать в Канаду или Америку, но оказалось, что в Новую Зеландию переехать дешевле.
В 1996 году мы продали дом в России, купили билет на самолет в один конец, арендовали квартиру в Окленде на год и купили машину, после чего осталась еще 1000 долларов, которые мы за месяц потратили на жизнь и обустройство быта, ведь у нас ничего не было: ни посуды, ни вещей, спали на полу, было нечем даже со стола протереть… То есть это был мир, в котором у нас не было ничего, кроме двух чемоданов. Сын Коля спросил: «Зачем вы меня эвакуировали? У нас теперь ничего нет». Потом мы за два доллара купили ему Lego — это было настоящее счастье. Нас никуда не брали, все вздрагивали: русские, боже мой!
Плана, как устроиться в Зеландии, у нас не было, мы не могли сказать, что приедем и будем делать то, то и то. Надеялись, что сразу попадем в научные учреждения. Приехав, мы пошли в новозеландский университет, чтобы устроиться на работу — нас согласились взять, им понравилась наша работа на родине. Но мы отказались, потому что поняли, что заниматься наукой на языке, который мы не знаем, — это слишком сложно. У нас был опыт в пчеловодстве, поэтому, чтобы обеспечить себя, мы решили заняться им в Новой Зеландии. Президент клуба пчеловодов сказал, что, ребята, конечно мы с вами. Потом он помог нам при составлении бизнес-плана.

«Они не понимали, почему продукт пчеловодства такой дорогой»

Наши знакомые физики-ядерщики красили заборы и были счастливы тому, что хоть какая-то у них есть работа. Когда вы переезжаете в другую страну, нужно быть готовым к тому, чтобы заново прожить жизнь: упасть на дно и подняться, доказать, что вы человек. Переезд делит жизнь пополам: вы уже что-то сделали, чего-то добились — а тут ничего не остается, и вы рады заборы красить.
В Новой Зеландии, в отличие от России, много маленьких предприятий, а больших заводов мало: государство хорошо помогает маленькому бизнесу. В государственной организации Methodist Generation Found к нам были очень доброжелательны, и нас это шокировало: дома мы никому не нужны, а тут людям, еще и эмигрантам, помогают искренне и почти бесплатно.
Чтобы нас финансово поддержали, нужно было предоставить оборудование по сбору пчелиного яда, доказать, что мы можем успешно воплотить бизнес-план. Но у нас не было денег, мы не могли позволить себе хорошие материалы. Пришлось пойти на гаражные распродажи: мы покупали старые телевизоры, какие-то компьютеры, потом приходили домой, и Николай разбирал купленное на запчасти, паял из этих запчастей детали. Сверяясь со справочниками, выплавлял то, что раньше просто можно было взять в лаборатории. Это была огромная работа.

Фото из личного архива

Яд от пчел мы получаем, используя электрофизиологический метод. В улей подкладывается специальная рамка, по улью пускается слабый разряд тока, раздражающий пчел, из-за чего проявляется безусловный рефлекс и они начинают жалить стекло. Жало не отрывается, пчела живая, яд остается на стекле, мы привозим его в лабораторию и снимаем яд.
Мы принесли свои наработки в Methodist Generation Found и рассказали, сколько стоит один грамм пчелиного яда — а он по стоимости чуть не как золото. Работникам организации стало очень интересно, они не понимали, почему продукт пчеловодства такой дорогой и почему его надо продавать по граммам. Но мы доказали, что этот бизнес может работать. Нам дали 10 000 долларов под 8 процентов годовых, и к этому гранту мы бесплатно получили помощь бизнес-менторов, готовых помочь с бизнес-планом и с деловыми контактами.
Наконец мы могли потратить деньги на оборудование и лабораторию.

«Сможешь — хорошо, не сможешь — придет тот, кто сможет»

Мы добывали пчелиный яд, делали из него сырье, но никто не знал, как его использовать. На рынке пчеловодства было несколько новозеландских игроков, но ядом мало кто занимался, потому что это был слишком трудоемкий процесс. Оборудование Николая значительно облегчило его. Многим компаниям мы предложили использовать нашу продукцию в мазях, в таблетках, в косметике, и некоторые согласились попробовать.

Фото из личного архива

Предприятие развивалось. Со временем мы стали не только продавать сырье, но и делать собственные товары. Было трудно, потому что по сравнению с Россией масштаб работы сильно изменился. Для пчеловода в России большая пасека — это 300 ульев, а в Новой Зеландии большая пасека — это 10 000 ульев. К тому же здесь все автоматизировано, подход другой.
Спустя два года работы мы получили две награды: Best New Business и Best Innovative Business. В зале сидели, недоумевая: русские, русские!

Фото из личного архива

Сейчас мы производим лекарственную и косметическую продукцию для людей и животных. Апитерапия — это направление, которое признается и научной медициной, и нетрадиционной.
В 2003 году мы вышли на международный уровень. У нас есть магазины, интернет-торговля, дистрибьюторы в нескольких странах. В России, правда, еще не запустились. В начале работы наша прибыль была 20–30 тысяч долларов в год. Потом 200 тысяч, 500 тысяч, потом переросли 1 миллион. При этом от 20 до 50% мы расходовали на материалы и зарплату нашим рабочим. Представьте, дом мы купили всего три года назад! В Зеландии дорогая недвижимость, и до этого лаборатория у нас так и совмещалась с домом.
Наверняка опыт работы сформировал боевой дух: в науке мы работали в разных условиях, никто особо нас не опекал. Сможешь — хорошо, не сможешь — придет тот, кто сможет. Поэтому жизненный опыт, безусловно, нам помог, не у каждого бы вышло остаться здесь. Мы ведь не единственные, кто приехал в Зеландию: многие, столкнувшись с трудностями, не смогли остаться. А кто-то остался и добился всего.